2.4. Создание и социально-экономическое развитие немецких колоний на Волге.
Проектирование и строительство колоний, организация поселения колонистов первоначально были возложены на И. Райса и его помощников. Эта работа осуществлялась с марта 1764 по май 1766 г. совместно с саратовским воеводой Василием Строевым, пока по предложению графа Орлова, в Саратове не открыли Контору Канцелярии опекунства иностранных, непосредственно подчиненную Петербургу.
В соответствии с Аграрным законом от 19 февраля 1764 г. колонисты селились округами.
Каждый округ в окружности был не менее 60 и не более 70 верст, и в нем должны были селить до тысячи семейств. И сами округа создавались по религиозному принципу, чтобы избежать «всякую вражду и ненависть, случающиеся обыкновенно между разноверцами, от излишней ревности к вере».
На каждую семью, независимо от ее численности, планировалось выделить 30 десятин удобной земли, в том числе 15 десятин пашенной земли, 5 десятин сенокосной, 5 десятин леса и 5 десятин на “усадебную, огуменную и огородную землю”. В разъяснении данного положения указывалось, что равенство в распределении земли диктовалось стремлением не допустить ссор и постоянных переделов земельных наделов с изменением численности работников в семье. Кроме того, часть пашенной земли и других угодий в каждой колонии предписывалось оставлять в резерве для будущих поколений детей.
Система наследования предполагала не раздел земли, а ее передачу младшему из сыновей, что должно было стимулировать глав семей обучению старших различным ремеслам. Но эта идея не получила реального претворения в жизнь. Перевод всех колонистов в хлебопашцы не способствовал формированию в колониях устойчивой и сильной прослойки ремесленников. Обучать молодежь ремеслам было некому. Только небольшая часть колонистов освоила некоторые ремесленные специальности в Сарепте.
Были разработаны 2 типовых плана застройки колоний. Один был рассчитан на 40 дворов, другой - на 64. По этим проектам дома располагались вдоль главной улицы шириной 30-32 метра. Главную улицу пересекали небольшие поперечные шириной 6 метров. В центре колонии, на пересечении главной улицы широкой (30 метров) поперечной, планировалось сооружение церкви, школы или других общественных зданий. Одним из главных условий застройки было наличие водных источников - рек, родников.
|
|
| План колонии Шафгаузен на Волге |
Дома-пятистенки, рубленные в угол, планировались и строились на две семьи. В каждой квартире размером 6 на 10 метров, с вытяжкой, полами и потолком, имелось пять окон, четыре двери, два чулана и одна печка. На дверях и окнах сразу устанавливались затворы, под крышей - слуховое окошко, а в сенях - лестница на крышу. Высота от пола до потолка предусматривалась не менее 2 метров 10 сантиметров.
Крылись дома лубом, а сверх его дранцем, который крепился деревянными гвоздями. Таким же образом крылись и амбары. Другие хозяйственные постройки крылись лубом, а сверху камышом или соломой. На дворе колониста, размером 25 на 35 метров, рядом с домом располагались сараи В глубине двора находились конюшня и амбар.
Сметная стоимость одного такого двора составила 471,5 руб. Это очень высокая стоимость, если учесть для сравнения, что лошадь тогда стоила 7-9 руб.
С весны 1764 г. в местах, определенных под первые пять колоний, работали бригады плотников из близлежащих русских сел. Всего на строительные работы 1764 г. были наняты 600 плотников и 300 кирпичников для производства, обжига и кладки кирпича. В 1764 г. смогли без особых проблем силами крестьян близлежащих уездов построить дома и поселить в пяти колониях около 50 семей.
На следующий год требовалось построить жилье уже для почти 250, а в 1766 г. еще для 800 семей. Местные плотники уже не справлялись со все возрастающим объемом работ. Стала рассматриваться возможность привлечения строителей с верховьев Волги, из Симбирска и Самары, вербовали в Ростове Великом, Ярославле, Костроме и в близлежащих к ним селах.
Серьезные проблемы со строительством домов возникли в 1767 году, когда в соответствии с Указом императрицы от 31 января 1767 г. потребовалось построить для колонистов 800 корпусов, или 1600 дворов с хозяйственными пристройками. Всего предполагалось задействовать 5,5 тыс. плотников, 1700 возчиков и 350 кирпичников и кузнецов.
Но часть казенного леса, заготовленного и сплавляемого по Волге, несколькими бурями разбросало по волжским берегам еще до Саратова. Пришлось сократить объем строительства. Несмотря на все проблемы, к концу 1767 г. на 6229 семей было построено 3453 дома, и в течение следующего года - еще 998 домов.
Если жильем колонисты были обеспечены сравнительно неплохо, то строительство хозяйственных построек затянулось на несколько лет и было закончено только к концу 1771 г.
Проблемы с жильем касались в первую очередь вызывательских колонистов. Острая нехватка жилья для колонистов вызывателя Борегарда привела к задержке в образовании группы колоний по реке Малый Караман.
Основная группа колонистов по вызову Борегарда прибыла на Волгу в 1767 г. Многих из них пришлось временно поселить в уже созданных колониях Борегард, Боаро, Паульская, Екатериненштадт, так как жилье не было подготовлено. По данным на 1771 г., колонисты вызывателя Борегарда были полностью обустроены.
Первоначально места, или, как тогда говорили, дачи, намеченные под заселение, не имели своих названий. Каждой создаваемой колонии давали порядковый номер. Отправляемым из Петербурга группам поселенцев в 1764-1765 гг. вручался план и указывался номер участка. Созданная в 1766 году в Саратове Контора опекунства иностранных сама стала регулировать расселение колонистов, сохранив номерную систему на вновь создаваемые колонии.
|
|
| Карта немецких колоний Поволжья к концу XVIII века. Фрагмент 1-й. |
Сами колонисты при отсутствии официальных названий стали использовать в названиях фамилии старост-форштегеров. Авторитет многих первых форштегеров был высок. Часть их назначалась или выбиралась еще при погрузке на корабли за пределами России. Вместе со своими группами они проходили тяжелый и небезопасный путь до новых мест проживания.
Правительственным Указом от 26 февраля 1768 г. за колониями были официально закреплены русские названия, которые использовались в официальных документах, вплоть до создания немецкой автономии на Волге.
Администрация Конторы не утруждала себя поиском названий для каждого населенного пункта. Все реки и речушки данного региона были воспроизведены в русских названиях немецких колоний. Это - Добринка, Кулалинка, Гнилушка, Грязноватка, Норка, Хайсоль, Луговая Грязнуха, Илавля, Караман, Тарлык и др.
Часть колоний назвали по характерным признакам местности (Скатовка, Степная, Ровная, Крутояровка, Отроговка, Красный Яр, Подстепная и др.). Наиболее крупные овраги передали свои названия близлежащим колониям (Караульный, Водяной, Медведицкий, Крестовый и др.).
Исключением из общего правила стали колонии вызывателя Борегарда, которому Контора позволила самому решать этот вопрос. Он постарался широко использовать в названиях имена близких ему людей, высокопоставленных особ и государственных чиновников, от которых в той или иной мере зависел.
Первую и главную свою колонию от назвал именем императрицы - Екатериненштадт, одну из ближайших к Екатериненштадту колонию - в честь наследника российского престола Павла Петровича - Паульская. Целая группа колоний севернее Екатериненштадта получила названия по фамилиям государственных чиновников: Панинская - в честь министра Панина, Орловская и Баскаковка - президента и вице-президента Канцелярии опекунства иностранных; Рязановка и Баратаевка - главного судьи саратовской Конторы опекунства иностранных и окружного комиссара.
Не забыл Борегард себя и свое окружение. Рядом с колонией Екатерины были Кано, названная по имени, и Борегард - по фамилии вызывателя. Две колонии - Обер-Монжу и Нидер-Монжу получили свои названия в честь поверенного вызывателя Борегарда подполковника Монжу, а именем своего комиссара Цезаря он назвал колонию Цезарсфельд. Не могла не попасть в историю поволжских немцев и семья Борегарда. Вблизи колонии Кано находились колонии Эрнестинендорф и Филиппсфельд - по именам дочери и сына, а несколько севернее - Сузанненталь - по имени жены вызывателя. Одна из колоний получила название замка Борегарда в Голландии - Брокгаузен.
Восемь северных колоний повторили названия швейцарских кантонов. Борегард рассчитывал организовать управление создаваемыми колониями по швейцарскому образцу. Но этот, как и некоторые другие проекты, ему так и не удалось осуществить.
|
|
| Карта немецких колоний Поволжья к концу XVIII века. Фрагмент 2-й. |
Разнообразным был профессиональный состав прибывших в Поволжье колонистов - около 150 различных профессий. От таких достаточно распространенных, как земледелец, ткач, сапожник, мельник, до таких, как химик, аптекарь, мастер по производству перца, музыкант и др. Более половины прибывших колонистов (приблизительно 55-57 %) были крестьянами. Более 40 % колонистов имели другие специальности. Несколько колоний изначально формировались как небольшие города, ремесленные и культурные центры. К ним можно отнести в большей степени колонию Катариненштадт, где из более чем 200 фамилий только 6 семей были хлебопашцами, и колонию Привальная, где около 60% поселенцев были представителями различных ремесленных специальностей.
В конфессиональном плане колонисты принадлежали к трем крупным конфессиональным группам: лютеране, католики и реформаты. Наибольшую по численности группу составляли лютеране - более 4000 семей, около 2,5 тыс. семей - католики и 1250 семей - реформаты. Кроме того, были семьи смешанного вероисповедания. Колонии создавались преимущественно по религиозному принципу. Исключением являлись колонии Екатериненштадт и Привальная. Первая была заселена колонистами всех трех вероисповеданий, вторая - наполовину лютеранами, а наполовину реформатами.
Среди первых поселенцев было 11 семей православного вероисповедания, поселенных в колонии Елшанка. Они составили треть населения этой колонии.
Первоочередной задачей стало обеспечение колонистов живым и мертвым сельскохозяйственным инвентарем. Первоначально планировалось выдавать колонистам только денежные ссуды на приобретение необходимых в хозяйстве инструментов и инвентаря. Но опыт первой группы показал, что лучше централизованные закупки. И.Райсу, отправлявшемуся со второй группой колонистов на поселение в районе Саратова, было дано задание осуществить закупку необходимого сельскохозяйственного инвентаря, рабочего скота, домашних животных и семян для осеннего 1764 и весеннего 1765 гг. сева. То, что нельзя было закупить в районе Саратова, надо было приобретать в Москве. Ему разрешалось закупать сельскохозяйственные орудия, скот и предметы домашнего обихода из расчета 50-70 руб. на семью.
Благодаря большой работоспособности и добросовестному отношению к порученному делу Ивана Райса к июню 1764 г. были обеспечены всем необходимым, чтобы начать нормальную хозяйственную деятельность в качестве земледельцев, 120-130 семей, т.е. в два с лишним раза больше, чем количество семей, поселенных в этот год.
Ссуда выдавалась колонистам не только сельхозинвентарем, но и деньгами. Но ее размеры не были закреплены законодательно, поэтому они изменялись в зависимости от меняющейся ситуации. Для поселившихся в первые колонии летом и осенью 1764 г. они составляли, помимо стоимости жилья и полного комплекса хозяйственных построек, 200 и более рублей на семью. Для тех, кто прибывал на Волгу в конце 1764-го, 1765-1766 гг., ссуда на хозяйственные нужды была меньшей, но все равно оставалась значительной - 150 руб. Пойти на некоторое сокращение денежных ссуд во многом вынудила позиция саратовского воеводы Михаила Беляева. Воеводская канцелярия в Саратове прекрасно видела, что значительные суммы, выдаваемые колонистам, использовались не всегда рационально.
С образованием в Саратове Конторы опекунства иностранных, которую возглавил бригадир Иван Резанов, ситуация изменилась. Указом Канторы от 19 мая 1766 г. самая большая ссуда, за исключением денег, выделенных на строительство домов и хозяйственных помещений, была определена в 100 руб. Но в зависимости от состава и экономического потенциала семьи, она могла быть уменьшена. Кроме того, было решено престарелым поселенцам, вдовцам и вдовам без детей, холостым и незамужним ссуды вообще не выдавать. С мая 1767 г. размер денежной ссуды сократился до 25 руб., а для прибывших в конце августа и сентябре этого года составила только 15 рублей. Всего за время поселения, т.е. с 1764 по 1767 гг., колонисты получили в качестве денежных ссуд более 300 тыс. рублей.
В 1767 г. централизованная закупка всего необходимого для организации быта и хозяйственной деятельности иностранных поселенцев была частично восстановлена. Централизованная закупка влекла за собой чиновничий произвол и реальную возможность запустить руку в государственный карман. Но, с другой стороны, наплыв огромного числа колонистов (в 1767 г. прибыло приблизительно 15 тыс. человек) привел к резкому возрастанию цен на живой и мертвый сельхозинвентарь в районе Саратова. Самостоятельная закупка в 1767-1768 гг. значительно увеличила бы и без того огромный колонистский долг государству. Поэтому для прибывших на Волгу в 1767 г. колонистов теперь централизованно закупали не только сельхозинвентарь, но и предметы домашнего обихода.
Скот для колонистов первоначально закупали у местного населения. Позже, в 1766 г., лошадей и коров колонисты приобретали сами. Но увеличение потока поселенцев и возросший спрос привели к значительному удорожанию и скота. Конторе опекунства иностранных в 1767 г. пришлось заключить договора на поставку 2900 коров из Черкасской волости, Хоперского округа Области Войска Донского по цене от 6,32,5 руб. до 6,42,5 руб. В это же время в районе Саратова цена за одну корову достигала 11-12 руб.
С прибытием в Саратов, а затем и в колонию каждый колонист продолжал получать кормовые(суточные) деньги из расчета 15 коп. в день на мужчину, 10 коп. на женщину, на детей от 2 до 15 лет - по 6 коп., менее двух лет - 2 коп. до первого урожая. Так как основная масса поселенцев прибывала на места поселения в летнее время, то кормовые деньги они получали еще в течение года, а то и более.
С 19 мая 1766 г. Контора приняла решение об уменьшении размера кормовых. С этого времени в полных семьях мужчины и женщины стали получать по 10 коп. в день, дети от 10 до 17 лет - по 6 коп., а от 2 до 10 лет - по 4 коп. Престарелым, но в работе надежным колонистам кормовые выдавались из расчета 5 коп. в день. Вдовцам и вдовам, которые еще могли вступить в новый брак и имевшим дом и хозяйство, выплачивать тоже по 5 коп., а если были дети - по 7. Бездетным вдовцам и вдовам, не имевшим дома, а также холостым и незамужним - только по 2 коп. Это делалось с учетом того, что они могут заработать дополнительное питание в других семьях.
Таким образом, государственные структуры прилагали усилия, чтобы осуществить разработанные правительством мероприятия, которые в силу необходимости не раз корректировались. Колонистам была оказана помощь в организации хозяйственной деятельности. Каждая семья получила возможность начать жизнь на новом месте при финансовой поддержке государства.
Основу экономики поволжских немцев составляло сельское хозяйство, в котором доминировало земледелие. Одним из факторов его успешного развития являлось наличие земли. Система землепользования в колониях, определенная в законе от 19 февраля 1764 г., явилась своеобразным компромиссом между русской общинной и германской личной формой владения. Земля отводилась не в личное для каждого хозяина, а в общее всех жителей колонии владение. Но участки, определенные для отдельной семьи, отдавались в постоянное пользование. Таким образом, устанавливалось лично-общинное владение, в отличие от общинного с постоянными переделами земли между членами общества по душам.
Следует отметить, что в действительности каждая семья получила не 30, а приблизительно 36,2-36,3 десятины удобной для использования земли. Всего колонисты имели на начало 1768 г. 223 561 десятину. Кроме того, в течение первых лет после поселения дополнительно было отмежевано в так называемый резервный фонд еще 144 523 десятины, т.е. всего во владении у колонистов стало 368 084 десятины.
Колонии нагорной стороны (правобережья) Волги получили дополнительно к основному наделу в среднем по 39,2 десятины, а луговой (левобережья) - по 10 десятин на семью. Количество выделяемой дополнительно земли было не равным, а зависело от места расположения колоний и наличия в ее окружении свободной и пригодной для земледелия площадей. А в среднем размеры дополнительных наделов колебались в пределах 25-50 десятин. Это не означало, что каждая семья получала дополнительный надел, он шел в общий резерв колонии. Такого количества пригодной для земледелия земли было достаточно при увеличении численности населения в колониях в 2-2,5 раза.
Если с наделением пашенной и огородной землей проблем не было, то сенных и лесных угодий в полном объеме большинство колоний не получило. Например, средняя норма сенной земли на одну семью колониста Саратовского уезда составляла 7,7 десятины. Но колебания в размерах площадей под сено в масштабе уезда были достаточно высоки: от 2,2 десятин в Звонаревом Куте до 27,3 - в Усть-Карамане. Вольский уезд был менее обеспечен сенными землями, но этот вид земель был более равномерно распространен, в среднем 5,6 десятины на одну семью. По уезду колебания составляли от 2,2 десятины в Цуге до 13,8 в Баратаевке. Взамен недостающих площадей колонистам разрешили использовать отхожие пустоши для выпаса скота.
Проблема с лесом всегда стояла остро в поволжских колониях. Только в колониях Ягодная Поляна и Побочная на семью приходилось соответственно 14,8 и 20,4 десятины леса. И только в этих колониях имелся пригодный для строительства лес. В остальных лесные площади достигали 2-5 десятин на семью, но состояли из кустарника или деревьев, которые можно было использовать лишь для отопления. 11 колоний Борегарда вообще не имели лесных угодий. Строительный лес приходилось закупать в верховьях Волги.
Таким образом, в первые годы после поселения колонисты были обеспечены достаточным количеством (за небольшим исключением) пашни и хорошими и даже отличными сенными землями. В какой-то степени они были обеспечены лесными угодьями. Условия для успешного развития сельского хозяйства колоний были созданы.
Несмотря на огромные усилия государства, хозяйственные результаты первых лет жизни колонистов на Волге вызвали разочарование в Петербурге и не могли удовлетворить самих поселенцев. Причин сложного экономического положения колоний было несколько, и все они взаимосвязаны, что невольно создавало трудноразрешимый клубок проблем. Отметим некоторые из них.
Во-первых, редко можно было найти в колонии несколько семей, проживавших до переселения из германских земель в одной деревне. В лучшем случае они были из одного района или графства. Чем больше в одной колонии было жителей из одного региона германских земель, тем сплоченнее и быстрее складывался коллектив, быстрее налаживалась хозяйственная деятельность. Примером могут служить Севастьяновка, Норка, Сплавнуха, Голый Карамыш, Усть-Залиха и некоторые другие поселения.
Во-вторых, отрицательно сказывалось на общей ситуации в колониях наличие большого процента не крестьянского населения (40% прибывших на Волгу колонистов были представителями различных ремесленных профессий). Многих насильно удерживали в колониях, заставляя заниматься сельскохозяйственным производством. Большая часть бывших ремесленников постепенно стала осваивать крестьянский труд. Но это происходило медленно, не за один год. Другая часть принципиально игнорировала требования властей, отказываясь пахать землю. Конечно же, наличие в колониях даже небольшого числа жителей, которые, ничего не делая, получали от государства кормовые, разлагающе действовало на остальных.
Необходимость освободить поселения от неспособных к хлебопашеству колонистов Канцелярия смогла по-настоящему понять только к середине 70-х годов, предоставив им возможность отправиться на заработки в различные города России, выплачивая накопившиеся долги.
В-третьих, причиной тяжелого экономического положения переселенцев из Центральной Европы можно считать непривычность климата целинных волжских степей. У населения, начавшего до появления колонистов осваивать степное Поволжье, еще не были наработаны агротехнические приемы, выращивание зерновых стало доходным после многих горьких опытов. При проведении ревизий поселений иностранцев М. Лодыжинским в 1775 г. население почти трети колоний жаловалось на непригодность земель к сельскохозяйственному производству. К началу 90-х годов, по данным директора экономии И. Огарева, не было больше колоний, которые свою землю считали бы непригодной для возделывания.
Реальной помощи со стороны государства по внедрению агротехнических приемов в степной зоне ожидать не приходилось. Офицеры, находящиеся на государственной службе, или отставники, занимавшиеся организацией поселений, а затем осуществлявшие контроль через институт окружных комиссаров, никогда сами не занимались сельским хозяйством.
Но подходить усреднено к оценке состояния колонистских хозяйств, отношения самих колонистов к труду было бы неправильно. В 1769 г. Иван Лепехин отмечал, что на огородах иностранных поселенцев можно найти разные овощи, которые редко встречались не только в Поволжье, но и в других частях государства. Несмотря на засуху 1769 г., у колонистов Сосновки, например, урожай был богаче, чем у русских соседей. Первые успехи колонистов были отмечены в 1767 г. в журнале “Труды Вольного экономического общества”. В нем приводился пример: жители одной из колоний так хорошо обработали землю, признанную ранее непригодной, что «она без малейшего унавоживания уродила, и таким образом, на земле, почитаемой совсем соками истощенной, столь хороший ячмень и овес вышел, что редко лучшей бывает на довольно унавоженной и новой пашне». Характеризуя хозяйство колонистов, автор журнальной статьи писал, что «тамошнее сельское домостроительство требует еще великого поправления, дабы по надлежащему пользоваться великим плодородием сих благословенных мест».
Видимо, сложное экономическое положение именно вызывательских колонистов в оценках крупных государственных деятелей, например, графа Г. Орлова, невольно проецировалось на всех поволжских немцев.
Вызывательские колонисты зачастую оказывались брошенными на произвол судьбы. Организацией поселения и хозяйства колонистов ни Борегард, ни Руа сами не занимались. Никто из них, хотя это предусматривали соглашения с Канцелярией, даже не приехал в Поволжье. Колонисты оказались полностью во власти их доверенных лиц, офицеров, набранных для этой цели в Европе. В соответствии с заключенными с вызывателями договорами колонисты обязывались платить им десятую часть от урожая. Канцелярия позже сделала уточнение: десятина должна выплачиваться после погашения долгов государству. Но в действительности десятину доверенные вызывателей стали брать со всех средств, выдаваемых колонистам по государственной линии: кормовых, ссуд и др. Это, естественно, отрицательно сказалось на положении поселенцев.
Находясь в Европе, Борегард отдал распоряжение своим комиссарам, не поставив в известность Канцелярию и нарушив основные положения Манифеста, разделить отведенную под поселение землю так, чтобы от каждого колонистского участка в 30 десятин отмежевать 5 десятин наиболее удобной земли и передать в его собственное владение. Таким образом, при поселении колонисты сразу потеряли более 16 тыс. десятин. Вернуть изъятую землю поселенцы смогли только в начале 70-х годов, когда Канцелярия из-за многочисленных нарушений расторгла договор с Борегардом как с вызывателем.
3 января 1769 г. в Саратов поступило письмо от жителей 12 колоний вызывателя Руа с подписью главы каждой семьи. В нем говорилось о том, что продовольственное положение поселенцев очень тяжелое исключительно по вине дирекции. В доказательство привели многочисленные примеры. Один из них свидетельствовал о том, что Гогель забирал у колонистов деньги, выделенные на покупку сельхозинвентаря, для централизованных закупок, а на самом деле бездействовал. И колонисты вынуждены на покупку плугов “употребить кормовые деньги и терпят сейчас крайнюю нужду”. Колонисты обратились в Контору за помощью. К концу года у них закончилось питание и пало много скота. Покупать новый лошадей и коров было не на что. Колонисты были готовы с нового урожая в погашение долгов выплачивать в казну одну десятую часть. Вызывателю они платить отказывались, так как он только нанес им убытки. Колонисты Руа просили продлить срок выдачи кормовых еще на полгода, до нового урожая, а на ссудные деньги купить скот. На требование Конторы объяснить сложившуюся ситуацию Гогель цинично заявил, что в договоре не оговаривались сроки распашки земли.
Комиссией Либгарта были выявлены и другие нарушения. Под видом займа Гогель забрал у колонистов 2824 руб. 89 коп., оставшихся от умерших колонистов, и не возвратил их.
Контора выделяла колонистам в 1767 и 1768 годах в качестве ссуды на корм скоту уже заготовленное казенное сено, а Гогель за поставленное сено собирал с колонистов деньги в свой карман. Из выделенного на посев и питание казенного хлеба он не раздал колонистам зерна на 981 руб. 88 коп., из-за чего возникли проблемы в питании и посеве. Привлекая колонистов на свои работы, Гогель не заплатил 330 руб.59 коп. Он даже попытался собирать десятину с выдаваемых казенных денег, то есть вместо организации хозяйства поселенцев фактически разорял их. После проверки Либгарта колонистам вернули 6453 руб., полученные дирекцией обманным путем, но это произошло только в 1770 г.
Положение казенных колонистов было лучше и они быстрее стали налаживать хозяйственную жизнь, о чем свидетельствуют и размеры государственных субсидий, которые выделялись на закупку продовольствия для поселенцев. С 1768 по 1773 гг. для казенных колонистов на питание было закуплено 20455 четвертей ржи, в то время как для вызывательских - 66146 четвертей, т.е. более чем в 3 раза. Если учесть, что численность вызывательских и казенных колонистов была приблизительно одинаковой, разница существенна.
Еще большая разница была в потребностях и выдаче семенного зерна за эти годы. Казенные колонисты, за исключением нескольких колоний, сами обеспечивали себя зерновыми для посева. Им в конце 60-х-начале 70-х гг. была выдана рожь в размере 257 четвертей, в то время как вызывательским - в десять раз больше - 2837 четвертей. В четыре раза больше было предоставлено вызывательским поселенцам в качестве семенной ссуды пшеницы (соответственно 1924 четвертей - казенным и 8448 четвертей - вызывательским), почти в пять раз больше овса (1591 и 7221 четвертей).
 |
 |
| Поволжские колонисты в 1770-е годы | Движение армии Пугачева |
Таким образом, если хозяйственная жизнь казенных колонистов пусть тяжело, но налаживалась, то колонисты вызывательские до 1775 г. жили в основном на государственных дотациях.
Экономическое положение колонистов еще более усугубилось в 1774 г., когда их поселения подверглись разорению со стороны отрядов крестьянской армии Пугачева и местных кочевников - киргиз-кайсаков.
На следующий день после взятия Саратова Пугачев направил один из своих отрядов на левый берег Волги. Руководитель крестьянского восстания был достаточно полно информирован об иностранных поселенцах. Еще до начала восстания он бывал на реке Иргиз у раскольника игумена Филарета, который познакомил его с колонистами устья Иргиза. Ему были хорошо известны места складирования продовольствия и фуража, экономическое и правовое положение немецких колонистов, их настроения по отношению к центральным и местным властям.
Прибыв 7 августа в Покровскую слободу, пугачевцы уже на следующий день стремительно двинулись к Екатериненштадту, не обращая сколько-нибудь серьезного внимания на немецкие поселения, лежавшие на их пути. Кроме Екатериненштадта, в этом районе они задержались только в колонии Борегард, откуда были уведены все лошади и захвачено огнестрельное оружие колонистов. Севернее Екатериненштадта они не пошли. У них явно не хватало времени. К тому же Пугачеву наверняка было известно, что в начале восстания, в 1773 г., Контора направила в самую северную колонию - Шафгаузен 200 солдат с двумя пушками под командованием капитана артиллерии Елгина.
Пугачевцы предприняли попытки привлечь в свои ряды и колонистов. Вместе с ними в Екатериненштадте агитацию проводил местный колонист Антон Бланкинштейн. Он распространял переведенный на немецкий язык пугачевский манифест. Насколько его миссия была «успешна», свидетельствовало то, что была произведена насильственная мобилизация группы колонистов с подводами для транспортировки награбленного, да и те, доставив груз до Покровской слободы, вернулись назад. Добровольцев не нашлось.
Разграбив Екатериненштадт и Борегард, мятежники вернулись в Покровскую слободу, а оттуда пополненный отряд восставших двинулся на юг. Пугачевцы прошли через все колонии южной группы левобережья - от Казицкой через Березовку, Зауморье, Степную, Вольскую, Яблоновку, Поповкина, Тарлык, Тарлыковку, Скатовку, Привальную, Краснополье, Кочетную до Ровной. Путь прошедшего через эти колонии пугачевского отряда был отмечен грабежами и нередко - человеческими жертвами: «в поселениях луговой стороны после нашествия злодея немало колонистов побито, в плен угнано и немало пограблено», - отмечалось в отчетах Конторы опекунства.
Основные же силы восставших крестьян и казаков во главе с Пугачевым, отдохнув и основательно разграбив Саратов, 9 августа покинули город и двинулись на юг, в направлении Дмитриевска (Камышина) и Царицына. Продвигались не по почтовому Астраханскому тракту, а по находящимся рядом проселочным дорогам, от одного населенного пункта до другого. Главная причина выбора этого пути состояла в том, что пугачевцы опасались возможных засад. К тому же им приходилось держаться подальше от Волги, где их могли догнать на судах правительственные войска.
Проследить точный маршрут движения отрядов Пугачева не представляется возможным. Помимо колоний, расположенных рядом с Астраханским почтовым трактом, отдельные отряды восставших крестьян заходили в отдаленные колонии. Так, в одной из самых западных колоний Гречишная Лука мятежниками были сожжены четыре дома.
Основные силы Пугачева в дальнейшем пошли по маршруту: Сплавнуха, Гололобовка, русское село Топовка, Карамышевка, Макаровка, Починная, Грязноватка, Каменка, Поповка, Усть-Грязнуха, Верхняя Добринка и Нижняя Добринка. Но есть сведения, что они побывали еще в колониях Елшанка, Россоши, Олешня, Лесной Карамыш и некоторых других.
Наибольший ущерб был нанесен самой южной и самой богатой колонии Поволжья - Сарепте. В связи с приближением войск Пугачева на закупленных с большим трудом 10 рыбацких лодках были отправлены вниз по Волге 110 женщин и детей. Многие семьи ушли в Астрахань пешком.
Но разорение Сарепты начали не пугачевцы, а калмыки. Прибывший на следующие утро после ухода последних жителей Пугачев застал пустую и основательно разграбленную колонию. Это вызвало у вожака крестьянской войны негодование и ярость. Вдогонку уходящим на юг колонистам был послан отряд с приказом догнать и казнить беглецов. Но это им не удалось.
Придя в Астрахань, сарептяне немного отдохнули и после известия о разгроме Пугачева отправились в обратный путь. 14 сентября жители Сарепты вернулись на пепелище своей колонии.
Общие убытки Сарепты от бесчинств пугачевских и калмыцких отрядов составили 80 тыс. рублей серебром.
Всего от рук пугачевцев погибло около десяти колонистов. Значительны были людские потери Конторы опекунства в Саратове. Во время нападения пугачевских отрядов было убито 8 служащих Конторы, среди которых: порутчик Ермолаев, протоколист Образцов и регистратор Винш, а также аптекарь и лекарь, обслуживавшие колонистов. А по дороге на Саратов были убиты 9 офицеров, проводивших межевание земель для колоний и находившихся на службе в Конторе. Среди погибших числились также 28 унтер-офицеров и фузелёров, находившихся до этих событий на охране колоний.
Пугачев и его армия нанесли существенный материальный ущерб немецким колониям на Волге. Практически не поддаются учету потери отдельных семей. Только денежные потери Конторы, учитывая возврат незначительной части, составили около 38 тыс. рублей.
.jpg) |
 |
 |
| Колония Сарепта под Царицыном (рисунок современника) | В.Перов. Суд Пугачева | Пугачев |
Из саратовских продовольственных складов и магазинов Конторы было разворовано ржаной муки и овса на 43255 руб. В четырех магазинах правобережья, где концентрировался колонистский хлеб, было похищено муки и другого продовольствия на 21901 руб., и почти столько же в магазинах левобережья.
Таким образом, только что поднимавшиеся на ноги хозяйства колонистов были подвергнуты серьезным испытаниям. Это касалось не только тех колоний, где непосредственно прошли пугачевцы.
Во время восстания Пугачева активизировались кочевники в левобережье. В конце июля с приближением крестьянской армии Пугачева Контора отозвала отряды, стоявшие на охране колоний, в Саратов на защиту города. О том, что колонии остались без защиты, очень скоро стало известно кочевникам. Воспользовавшись тем, что все правительственные силы были брошены на преследование и разгром Пугачева, кочевники с 27 по 31 августа напали на 9 колоний, расположенных по реке Караман: Тонкошуровку (Мариенталь), Крутояровку, Раскаты, Суслы, Отроговку, Хайсоль, Липовку, Липов Кут и Осиновку.
Чувствуя свою безнаказанность, кочевники за пять дней разграбили значительную часть личного имущества колонистов. По свидетельству очевидцев, жители этих колоний после нашествия степняков лишились пропитания и одежды. Дома были повреждены, а некоторые остались даже без крыш. Особенно сильно пострадала колония Хайсоль, где были разломаны все печи и выбиты окна. Ее жителей пришлось временно перевести в колонию Тонкошуровка, а на зиму расселить по ближайшим колониям. Во время этого нападения киргизами было убито 16 мужчин, 1 женщина и 2 детей. Кроме того, после нападения считались пропавшими без вести 32 мужчины, 34 женщины и 78 детей.
Организовать преследование кочевников было некому. Контора опекунства еще находилась в Астрахани, а правительственные войска занимались ликвидацией остатков крестьянской армии.
Почувствовав полную безнаказанность, киргиз-кайсаки совершили еще одно нападение. Теперь объектом их внимания стали самые южные колонии левобережья - Кочетная, Краснорыновка, Кустарева и Ровная. 24 октября кочевники провели разведку боем. Около десяти человек, вооруженных пиками, напали на колонию Кочетная, захватив с собой одного ребёнка и одного работника. Уже на следующий день, 25 октября, 150 киргизов совершили нападение на колонии Ровная, Кустарева и Краснорыновка. Они угнали весь скот, убили двух и угнали с собой 273 колониста. По дороге несколько пожилых людей, которые не смогли быстро идти, были убиты.
В результате двух нападений мирное население колоний понесло большие потери: всего числились убитыми, захваченными в плен и пропавшими без вести 438 человек.
После разгрома основных сил Пугачева под Черным Яром правительство предприняло ряд мер по охране немецких колонистов от набегов кочевников и остатков крестьянской армии. Армейские отряды размещались в ряде колоний левобережья. В ноябре 1775 г. в колониях левобережья, в помощь уже имевшимся воинским подразделениям, был расквартирован Архангелогородский карабинерский полк под командованием генерал-майора Пиля.
Решительные действия властей остановили кочевников. Воинские части стояли в колониях до тех пор, пока не были заменены впоследствии линией казачьих военных поселений от Оренбурга до Астрахани.
Одновременно прилагались усилия по возвращению из плена захваченных колонистов. Этой проблемой занимались астраханский и оренбургский губернаторы, командующий правительственными войсками в этом районе генерал-майор Мансуров. В течение первой половины 1775 г. вернулось из плена 25 колонистов, а к концу этого года через Оренбург еще 28 человек. Летом 1776 г. Конторой опекунства иностранных было принято решение направить 9673 руб. на помощь возвращавшимся из киргиз-кайсакского плена.
В 1777 году Канцелярия предприняла меры по выкупу колонистов, проданных кочевниками в рабство. Было издано специальное распоряжение, по которому ассигновывались средства на возвращение пленных, находившихся в Средней Азии. На одного колониста определялось 150 рублей.
Н
есмотря на принятые охранительные меры, киргиз-кайсаки все же совершили еще одно нападение на колонии. 16 августа 1785 года разграблению вновь подверглись колонии Хайсоль и Отроговка. При нападении погибли женщина и младенец, а по дороге кочевники умертвили еще четырех престарелых колонистов, не способных быстро передвигаться. Нападавшим далеко уйти не удалось. Казаки догнали и окружили кочевников между реками Большой и Малый Узень. В ходе завязавшегося боя было убито 70 киргиз-кайсаков. Угнанные 130 колонистов и скот были возвращены.
В первые годы после поселения всех колонистов заставляли сеять рожь - без учета климатических условия Поволжья и своеобразия почв лево- и правобережья. Первое десятилетие хозяйственной деятельности показало необходимость более гибкого подхода к определению зерновых культур, пригодных для выращивания в данном регионе. По истечении 20 лет колонисты освоились, привыкли к местным условиям.
 |
 |
| Нападение киргиз-кайсаков на колонию Мариенталь | Киргиз-кайсаки уводят пленных колонгистов в рабство |
Основной их деятельностью становится выращивание пшеницы. В 1797 г. было произведено в колониях 71 262 четвертей пшеницы, что составило 36% от сбора всех зерновых культур. В правобережных колониях рожь продолжала оставаться важной статьей производства. Количество производимой ржи и пшеницы распределялось почти поровну - соответственно 24 694 и 24 891 четвертей.
.jpg) |
| Немецкая колония на правом берегу Волги. Жатва (рисунок современника) |
Объемы и качество выращиваемой пшеницы позволили сделать ее основной статьей товарного производства большинства колонистских хозяйств.
Второй после пшеницы культурой, возделываемой колонистами на продажу, было просо. Высокоурожайная (сам 20-25), отличного качества, эта культура была наиболее дорогостоящей и становилась важным элементом товарного производства.
Значительные посевные площади как в левобережье, так и в правобережье отводились под овес. В 1797 г. его было собрано больше чем ржи - 51 338 четвертей. Выращенный овес шел на прокорм лошадей, основной тягловой силы в хозяйствах колонистов. Количество лошадей в колониях стремительно возрастало в последнее десятилетие XVIII в. Если в 1775 г. в хозяйствах колонистов насчитывалось 7 630 лошадей, то в 1797 г. - 32 580, т.е. в четыре с лишним раза больше. В зажиточных хозяйствах насчитывалось по 10-12 лошадей, а среднем на одно хозяйство приходилось по 5-6 лошадей. Столь большое количество объясняется тем, что под одной крышей в конце XVIII в. жило по несколько семей. Процесс выделения в отдельные хозяйства наиболее быстро пошел с начала XIX в. Если считать по количеству работников, т.е. мужчин от 21 до 60 лет, то на одного приходилось 2, в лучшем случае 3 лошади, что и требовали условия сельскохозяйственного производства в Поволжье.
Для внутреннего потребления выращивались картофель (24-25 тыс. четвертей в год), ячмень(9638) и горох(756).
О возросшем благосостоянии колоний к концу века говорит и производство одной отдельно взятой семьи. Например, в Тонкошуровке (Мариентале) на одно хозяйство приходилось в среднем 30 четвертей пшеницы, 5 - ржи, 10 - овса, 2,5 – картофеля, 2 - проса. В Базеле - 24 четверти пшеницы, 23 четверти ржи, 13 - овса, 4 - картофеля. В Ягодной Поляне - 30 четвертей овса, 23 - ржи, 8 - картофеля. К этому следует добавить различные огородные культуры.
Одним из важных показателей возросшего благосостояния колонистов является наличие в хозяйствах коров и овец. Если 1775 г. у поселенцев насчитывалось 9573 коровы и 10 606 овец, то в 1797 г. - 41 271 коровы и 72 624 овцы. В среднем на одно хозяйство приходилось 7-9 коров. При поселении у колонистов практически не было свиней. К концу века насчитывалось уже около 30 тысяч животных.
Таким образом, к концу XVIII в. колонисты не только обеспечивали себя полностью продуктами, но и могли продавать излишки произведенной продукции.
Неурожайные годы, неустойчивость в производстве зерновых культур в 70-е годы и неуверенность в его скором подъеме заставили Канцелярию обратиться к техническим культурам: выращиванию табака и тутовых деревьев (шелковицы).
С 1775 г. разведению табака стало уделяться особое внимание. Производство табака получило быстрое распространение в 26 колониях Борегарда и на несколько десятилетий стал главной товарной статьей сельскохозяйственного производства.
Во-первых, табачное производство в России было развито слабо, и колонисты восполняли этот пробел. Во-вторых, его производство стимулировало экономический рост в колониях, способствовало вложению средств, заработанных на табаке, в другие отрасли сельскохозяйственного производства.
Табак поступал на рынок в листовом виде, т.е. без дополнительной обработки. С 1777 г. указом Канцелярии от 2 февраля произведенный колонистами табак стал поставляться в Петербург на фабрику Буше. Ориентация на этого фабриканта была не случайна. Он прибыл в числе колонистов и находился в ведомстве Канцелярии, которая выделила ему на открытие своего дела 51 643 руб. Погашение долга шло медленно, и предоставив ему на несколько лет фактически монопольное право на приобретение сырья в поволжских колониях, Канцелярия рассчитывала быстро вернуть затраченные на данное производство деньги. Контора взяла на себя функции гаранта оплаты колонистам за сданный табак. В феврале 1777 г. были выделены из конторских денег 2000 руб. для расчета с колонистами за сданный табак, так как поступление денег из Петербурга могло задерживаться. Производство табака быстро развивалось и давало неплохие доходы. Фабрики в Сарепте и Петербурге работали на полную мощность. К 1779 г. стали возникать трудности со сбытом. Этому во многом способствовал узкий круг лиц, закупавших табачный лист.
Монопольная деятельность купцов вызвала резкое падение закупочных цен. Если в 1777 г. за пуд табака давали 1 руб.20 коп., то в 1778 г. закупки шли по 1 руб. за пуд., а в 1779 - по 80 коп. Весной 1781 г. колонистам Севастьяновки пришлось продать 2000 пудов по 50 коп. за пуд уполномоченному из Сарепты Д. Вилле.
В результате большинство колоний, не заинтересованных в производстве табака, быстро отреагировало на сложившуюся ситуацию: самовольно сократило производство до уровня внутреннего потребления или вообще отказалось от его выращивания.
Для спасения табачного производства в немецких колониях на Волге Канцелярия приняла решение отказаться от жесткого регулирования сбыта через заключение договоров и пригласила всех желающих на закупки табака в поселениях иностранцев. Вначале это сообщение было сделано для купечества и торговых людей Астраханской губернии, а затем специальное сообщение было размещено в газетах по всей России.
Другим, несколько экзотичным направлением хозяйственной деятельности колонистов в 70-80 гг. XVIII в. стало разведение тутовых деревьев или, как их тогда называли, шелковицы. В рамках колонизационных мероприятий в Россию были приглашены специалисты, среди которых выделялись Антон Вердье, поселившийся в Саратове и Моисей Сарафов открывший фабрику по производству шелка в Астрахани.
Не имея опыта разведения тутовых деревьев, колонисты неохотно брались за новое дело. Контора внимательно следила за посадками тутовых деревьев и сбором шелковицы. Окружные комиссары регулярно направляли в Саратов отчеты о количестве высаженных деревьев и числе поселян, занятых их разведением. Каждый уклонившийся от этой работы колонист штрафовался. Жесткие административные меры не всегда давали результат. Опекунская администрация понимала необходимость поощрения шелковичного производства. 3 октября 1775 г. вышел указ Канцелярии о денежном поощрении иностранцев, делавших шелк. Разведение шелковицы так и не прижилось в поволжских колониях. С ликвидацией опекунских органов в 1782 г. оказывать давление на колонистов с целью разведения шелковицы стало некому.
Ремесленное производство в колониях в XVIII в. не получило широкого распространения. Государственную поддержку в соответствии с Манифестом от 22 июля 1763 г. имели только те, кто предлагал организовать производства, не получившие в России должного развития, как например, табаководство, производство шелка и некоторые другие. Остальные ремесленники на общих основаниях были поселены в колониях.
Кто и захотел бы и имел возможность заниматься своим ремеслом, трудно было найти рынок сбыта своему товару, особенно в первые годы. Почти 20 лет значительная часть поселенцев снабжалась всем необходимым - от сельхозорудий до белья - по государственной линии, а выезд за пределы колоний было ограничен.
Таким образом, ремесленные профессии оказались невостребованными, и чтобы выжить, мастера были вынуждены осваивать труд хлебопашцев. А ремесленное производство в 60-70-е гг. XVIII в. находилось на стадии домашнего промысла.
Первый указ Канцелярии опекунства, направленный на поощрение в колониях производства пряжи из льна и хлопка, вышел в августе 1780 г. С этого времени Контора стала организовывать отправку детей колонистов в возрасте 12-15 лет для обучения на ткацкие фабрики в Астрахань. Здесь производство хлопчатобумажных и шелковых тканей, а также связанное с ним красильное дело было налажено еще в XVII в. персами и армянами. За учеников фабриканты платили родителям по 12 рублей в год. Эти деньги они должны были (Контора брала специальные подписки) направить исключительно на развитие своего хозяйства.
Со второй половины 1770-х годов в колониях начинает развиваться сарпиночное производство, привнесенное сюда из Сарепты. Дело в том, что спрос на текстильные товары сарептян значительно обгонял производство и создал предпосылки для его расширения. Сарептская община начинает сдавать изготовление пряжи в колонии правобережья, где была относительно дешевая рабочая сила. Передача на дом изготовления пряжи не вызывала каких-либо затруднений технического порядка. Надомная работа быстро стала распространяться в Севастьяновке, Сосновке, Норке, Сплавнухе, Голом Карамыше. Так, в 1778 г. купец Даниель Вилле приехал в Севастьяновку, чтобы служить торговым комиссионером и наблюдать за хлопчатобумажным и льняным прядением, которое зимой производилось для сарептских фабрик.
К концу XVIII в. пряжа для ткацкого производства в большей своей части производилась в саратовских колониях, где были созданы крупные раздаточные конторы. В это же время на сарептских фабриках работало одновременно до 300, а иногда и до 400 человек. Работая в качестве наемных рабочих на сарептских мануфактурах, колонисты знакомились с производством и, возвращаясь к себе, создавали дома подобные промыслы.
|
|
| Колония Крацке. Копия с рисунка современника |
В колониях строились мельницы и расширялось мукомольное производство. В Ягодной Поляне работала сначала одна мельница, затем была построена вторая для переработки ржи. Несколько мельниц было в Красном Яре. В Осиновке жители построили на Карамане мельницу с четырьмя колесами. На двух выходах получали обычного сорта муку, на третьем - мололи крупчатку, а четвертый служил для обшелушивания проса. Особенную любовь к строительству мельниц проявили колонисты Панинской. Они построили на своей территории 3 мельницы для производства крупчатки. В основном все мельницы были небольшими, деревянными и использовались только для своих нужд. Мука еще не поступала в качестве товарной продукции на рынок.
К концу XVIII в. крупным и практически единственным центром ремесленного производства стала колония Катариненштадт. Создаваемый изначально как ремесленный центр, он только через 30 лет стал приобретать эти черты. В 1798 г. из 142 семей 48 занимались различным ремесленным производством (9 сапожников, 5 ткачей, 5 токарей, 4 столяра, по 3 кузнеца и бондаря, по 2 портных, медника, слесаря, кожевника, прядильщика и красильщика, один каретник, механический художник, золотых и серебряных дел мастер, стекольщик, плуговой мастер).
В колонии имелись три ветряных и одна водяная мельницы, кирпичный завод и кожевенная фабрика Лотца по переработке шкур сайгаков, диких коз и зайцев. Из шкур диких зверей производилась прекрасная кожа, из которой изготовлялись перчатки и другие вещи, которые поставлялись в крупные города для продажи. Постепенно Катариненштадт превратился и в торговый центр поволжских колоний. Каждую неделю по понедельникам организовывались торги, куда приезжали не только из близлежащих колоний, но и с правобережья.
Имея удобную пристань многие жители колонии занимались торговлей, скупая продукцию у приезжавших, а затем продавали в городах по всей Волге. Таким образом, к концу XVIII в. немецкие колонии на Волге, преодолев тяжелый период становления в 60-70-е гг., добились больших успехов в сельскохозяйственном производстве и заложили основы своего процветания, о котором говорили современники в первой половине XIX в.
Церковь в колониях на Волге во второй половине XVIII в. находилась под полным контролем Канцелярии опекунства иностранных и ее Конторы в Саратове до 1782 г., а после - под контролем губернских властей, являясь одним из элементов социальных отношений и управления колониями.
Законодательная база церковной организации в поволжских колониях была представлена рядом нормативных актов. В ноябре 1766 г. был принят указ “О сочинении Регламента” Петербургской римско-католической церкви. В соответствии с ним прихожане и католическое духовенство переходили в ведение юстиц-коллегии Лифляндских, Эстляндских и Финляндских дел. Указ 12 февраля 1769 г. распространил действие регламента римско-католической церкви в Петербурге на поволжских колонистов и подтвердил, что патеры в колониях находятся в ведении Канцелярии, которая в случае возникновения каких-либо проблем должна обращаться в юстиц-коллегию Лифляндских, Эстляндских и Финляндских дел.
Протестантские пасторы в административном отношении также были подчинены Канцелярии, а в церковных и бракоразводных делах - юстиц-коллегии. В последней делами протестантов ведало Петербургское консисториальное заседание, а делами католиков - департамент для разбора дел римского исповедания.
С учреждением в 1774 г. римско-католической епархии с резиденцией в Могилеве католическая церковь в России фактически получила единое руководство, в то время как протестанты его не имели вплоть до 1819 г.
Функционирование низшего звена церковной иерархии было определено инструкцией, утвержденной Канцелярией в 1769 г., в которой достаточно серьезное внимание было уделено месту и роли патеров и пасторов в колониях.
Инструкция жестко фиксировала обязанности колонистов перед церковью, тем самым подчеркивая общегосударственное значение религии в охранительном смысле. Прихожане обязаны были повиноваться закону “своей церкви”, посещать молитвы во все воскресенья и праздничные дни, слушать “поучения” своих пастырей. К освобождавшим от посещения церкви причинам относились исключительно форс-мажорные обстоятельства, как-то: болезнь или смерть, роды жены, пожар, опасность кражи имущества, потеря крайне важной “вещи” и ее поиск. К прогульщикам применялись такие меры, как уговоры, штрафы, которые удваивались при частых прогулах, и, наконец, общественные работы. Кроме того, колонисты обязаны были платить денежное содержание пастырям и кистерам, т.е. учителям, предоставлять для их разъездов подводы, с заменой этой повинности денежным сбором на содержание пастырских лошадей, если духовенство их будет иметь.
Не менее твердо в инструкции регламентировались права и обязанности священнослужителей. С одной стороны, им отводилась важная роль в низшем звене колониальной администрации. «Душевые пастыри» занимали первое место среди колониальных начальников и были наделены даже судебными функциями. На заседании окружного суда при равенстве противоположных голосов мнение пастора приравнивалось к мнению комиссара, и их голоса определяли окончательное судебное решение.
С другой стороны, именно светская власть вменяла им в обязанность внушать колонистам дух кротости, братства, “ревности” к работе, подавать пример “своим житием м поведением”, заниматься воспитанием юношества. Конфликты между духовенством и паствой относились к ведению Саратовской Конторы опекунства иностранных.
С целью повышения эффективности управления церковной организацией католических поволжских колоний юстиц-коллегия ввела промежуточное звено между собой и колонистским духовенством. Им стал приор или супериор, который являлся руководителем католических приходов в Поволжье и назначался юстиц-коллегией из местных патеров. С созданием Белорусской епархии поволжские колонии составили самостоятельный капитул, который, по некоторым данным, возглавлял патер префектус. Первым приором в Поволжье был патер Каменского прихода Миллер, среди его преемников были супериор Трениер, или Тренипер (1777 г.), Ленис (1786 г.). По предписанию юстиц-коллегии, с 1775 г. и евангелические пасторы стали избирать своего старшего - сениора, который возглавлял протестантское духовенство.
Таким образом, в 60-70-е годы XVIII в. была заложена основа религиозной организации поволжских колоний. Она включала следующие элементы: избираемые приходскими обществами церковные старосты, патеры и пасторы, патеры супериоры для католиков (суперсениоры) и пасторы сеньоры, Белорусская епархия для католиков и юстиц-коллегия для протестантов. При этом назначение пасторов и патеров находилось в руках Канцелярии, а их переходы из прихода в приход регулировались саратовской колониальной администрацией.
Среди первых колонистов насчитывалось 51,5 % лютеран, 32,25 % католиков и 16,25 % реформатов. К 80-м годам XVIII столетия это соотношение несколько изменилось. В 1786 г. в колониях насчитывалось католиков 7241 чел. (26,5%) и протестантов 20051 (73,5%), в том числе лютеран 14834 чел. (54,4%) и реформатов 5217 чел. (19,1%). Подобные изменения объясняются тем, что большинство неспособных к хлебопашеству были католиками и их отправляли на заработки в города России. В основном католики были захвачены в плен или погибли во время набегов киргиз-кайсаков.
Основу церковной структуры в поволжских колониях составляли приходы, ячейками которых были сельские общины во главе с церковными старостами. Колонии разделялись, как это было сделано ранее, на 19 приходов: 9 лютеранских (Медведицкий, Усть-Кулалинский, Воднобуеракский, Таловский, Леснокарамышский, Макаровский, Подстепновский, Екатериненштадтский и Привальновский), 3 реформатских (Усть-Залихинский, Норкинский и Екатериненштадтский) и 7 католических (Каменский, Семеновский, Грязноватский, Панинский, Казицкий, Краснопольский и Тонкошуровский).
Но основной проблемой в религиозной сфере оставалась катастрофическая нехватка священнослужителей и недостаточное количество культовых сооружений. К 1775 г. казна смогла построить в колониях лишь 12 церквей. Некоторые приходы, например, с центром в колонии Медведицкий Крестовый Буерак, вплоть до 1780 г. не имели церкви. Эту проблему колонисты частично решали за счет собственного строительства церквей и молитвенных домов, частично используя под них с разрешения Конторы пустовавшие в колониях сооружения.
В 80-е - 90-е гг. XVIII в. строительство культовых учреждений продолжалось, и к 1805 году в колониях насчитывалось 59 лютеранских, 23 реформатских и 33 католических церквей и молитвенных домов.
Главной фигурой в приходе был пастор или патер. От них во многом зависело нормальное функционирование прихода. Первым реформатским проповедником был швейцарский пастор И.Яннет, который прибыл из Герннгута (Саксония) на Волгу в 1765 г. Опираясь на помощь основанной в это время Сарепты, он со своими помощниками-подвижниками осуществлял объезды колоний. В числе первых протестантских пасторов церковные хроники называют Фабрициуса из Сарепты, Егера из Подстепной, Катанео из Норки, Манна из северного Катариненштадта, Отто из Таловки, Альтбаума и Флиттнера из Медведицкого Крестового Буерака, Литтзатца из Привальной, Лундберга из Баратаевки, Бука из южного Катариненштадта, Гимера из Усть-Кулалинки и Гинтера из Водяного Буерака. Часть священников прибыла вместе с первыми колонистами из Германии, в их числе пасторы Л.Б.Вернборнер, Л.Гельм, Г.Х.Зейер, Х.А.Торнау (Торнов), Польман (В.Х.Полеман?), патер-капуцин Корбинианус .
В конце 1760-х - 1780-е гг. протестантское духовенство формировалось из нескольких групп: немногочисленных пасторов, прибывших с переселенцами; пасторов, позднее прибывших из Германии и Швейцарии (Базельская миссия) ; немногих пасторов, приехавших из Швеции. Католическое духовенство первоначально состояло из приехавших из Германии и Чехии францисканцев. Несколько позднее их ряды пополнили доминиканцы. Со временем (смерть или возвращение на родину) их стали заменять патерами из Польши, которые плохо говорили по-немецки, не знали нравов и обычаев колонистов.
Стремясь привлечь в поволжские колонии пасторов и патеров, российское правительство предусмотрело для них некоторые льготы. Колонистские общества обязаны были содержать осиротевшие пасторские семьи и строить для них дома. Указом 11 января 1765 г. предусматривалось наделение духовенства землей “по пропорции надобности под население и сады”. В 1767 г. землемерам было предписано выделять для каждой церкви по 60 десятин, “межевать оные в общую поселянами межу, не отделяя особо”. По инструкции, для содержания священников колонисты облагались специальным сбором, который равнялся для семей с 3-мя мужскими душами и больше в возрасте от 18 до 60 лет 96 коп. в год, для семей с двумя мужскими душами - 80 коп. и для семьи с одной мужской душой - 64 коп. При этом в инструкции оговаривалось, что при своевременной уплате денег Канцелярия будет рассматривать это как “знак послушания” и считать колонистов людьми порядочного поведения и трудолюбивыми. Нарушители инструкции назывались “ослушниками и беспорядочными людьми”.
Колонисты должны были обеспечивать топливом культовые здания и участвовать в их ремонте. Кроме того, священники получали плату за требы: крещение, конфирмацию, венчания и т.д.
Приглашая священнослужителей в поволжские колонии, правительство брало на себя их содержание на первые два года. Указом от 3 ноября 1763 г. устанавливалась для каждого лютеранского, реформатского и католического пастора и патера зарплата в размере 180 руб., а для кистеров - 60 руб.(57). Жалованье священникам выдавалось Конторой трижды в год (январь, май, сентябрь) только при условии поступления от них писем с просьбой о выдаче такового. По истечении двух лет стало ясно, что общины колонистов не в состоянии содержать духовенство на свои средства. С переводом духовенства в 1777 г. на общественное содержание выдача денег была сосредоточена в руках комиссаров, тоже служащих государственных органов.
Нехватка священников остро ощущалась колониями на протяжении 70-80-х годов XVIII в. В начале 1777 г. в колониях насчитывалось 6 лютеранских и 3 реформатских пастора, 6 католических патеров. При этом 3 лютеранских пастора временно обслуживали по 2 прихода каждый, а католики Тонкошуровского прихода и колонисты-реформаты нагорной стороны остались без проповедников.
Время от времени между духовенством и колонистами возникали конфликты, обусловленные как материальными обстоятельствами, так и своеобразным бойкотом тех церковных учреждений, которые действовали в колониях. Так, в Таловском приходе колонисты Таловки и Сосновки уклонялись от ремонта церкви и шульмейстерского дома, от вязки дров, а сосновцы к тому же редко посещали церковную службу. Контора по просьбе священнослужителя приказала комиссару заставить колонистов подчиниться пастору. В 1776 г. с жалобой на колонистов в Контору обратился пастор Подстепновского прихода Гельм. По его словам, колонисты его прихода “духовныя учреждения пренебрегают”, не следят за сохранностью церковных строений и не производят ремонт. Контора распорядилась о “понуждении” колонистов к посещению церкви.
В 1777 г. духовенство колоний было переведено на содержание общин. Недостаточность денежных сборов в католических колониях и просьбы населения ряда других колоний о направлении к ним “особых пастырей” побудили Контору обратиться в Канцелярию с проектом реорганизации приходов. В соответствии с ним количество лютеранских приходов предлагалось сократить с 9 до 8, при этом на нагорной стороне сократить с 6 до 4, а на луговой стороне увеличить с 3 до 4. Общее количество реформатских приходов оставалось без изменений, но некоторые колонии перераспределялись между приходами, количество католических приходов сокращалось с 7 до 5.
Предполагаемая реорганизация преследовала отчасти фискальный интерес - обеспечить приходы достаточным количеством прихожан для сбора пасторского жалованья, но главная цель ее была сделать приходы приближенными к пастве, сделать их более управляемыми. Проект частично был принят с 1786 г., а окончательно реализован в 20-е годы XIX в. суперинтендентом И.Фесслером.
Таким образом, в XVIII веке церковная жизнь в колониях Поволжья переживала трудный период становления, в котором четко проявилась незавершенность церковной организации, несоответствие уровня образования духовенства потребностям колонистов и др.
Неотъемлемой частью духовной жизни немецких колоний была школа. По своему характеру эта школа была конфессиональной (церковной), такой же, что была широко распространена в германских княжествах. Сеть церковных немецких школ создавала систему начального образования для низших слоев общества.
Одной из основ протестантизма было осознанное восприятие веры. Важным этапом приобщения к богу для лютеран и реформатов была конфирмация, которую проходили девочки и мальчики в 14 лет. С 7 до 14 лет они должны были посещать школу для усвоения основ религиозного учения. Таким образом, школа создавалась не для получения общего образования, а для достойного проведения конфирмации. В колониях на Волге она выполняла ту же самую функцию.
Это, в свою очередь, не только внешне, но и по сути подчинило школу церкви. В школе учили только чтению печатного текста по Библии, отчасти письму, счету, библейскую историю. Главное внимание уделялось заучиванию наизусть катехизиса, молитв, церковных гимнов, текстов из Библии.
Другое качество немецкой конфессиональной школы, и несомненно важное - всеобщая обязательность, то есть дети, достигшие семилетнего возраста, были обязаны посещать школу.
Поскольку отсутствовал какой-либо нормативный акт, регламентировавший создание школ в поволжских колониях, то оно, таким образом, стало предметом заботы самих колонистов.
Закон об отводе земель колонистам в Поволжье от 19 марта 1764 года, регламентируя раздачу земель колонистам, предусматривал также отвод земель для строительства церквей, школ и других заведений. Вот, пожалуй, и все упоминания школьного вопроса в первых законодательных актах правительства в отношении колонистов.
Отсутствие прямого нормативного акта, предусматривавшего создание школ в колониях, не было случайным. К 1764 году в России не существовало никакого образования для русских крестьян, и правительство серьезно обратило внимание на образование (в том числе начальное) лишь к концу XVIII века, однако и тогда дело с места не сдвинулось. Отсюда понятна неготовность правительства заняться школами в поволжских колониях, и эта проблема была целиком возложена на колонистскую общину и ее отдельных членов. В то же время школьная система колонистов относилась к их собственной юрисдикции и не нуждалась в специальном законодательном упоминании.
В составленной Конторой и утвержденной Канцелярией опекунства иностранных “временной юридиции” (25 февраля 1770 года) было уделено внимание и школьному вопросу. Кистеры, которые одновременно были и учителями, получали в первое время по 60 руб. в год от государства. Затем правительство переложило заботу о народном образовании на плечи самих колонистов, и учителя перешли на содержание общины. Вызывательские колонисты освобождались от этой нагрузки до полного расчета с вызывателями, а потом обязывались Инструкцией содержать патеров, пасторов и шульмейстеров, так как тех «без жалованья оставить не можно, да и содержаться оныя в собственную их же пользу».
Инструкция предписывала духовенству не только исполнять свои церковные обязанности, но и «юношество обучать» и «собственным житием и поведением пример подавать». Таким образом, духовенство было призвано стать главным воспитателем молодого поколения колонистов, способным создать из него глубоко верующий и верноподданнический элемент.
Одно из наиболее ранних свидетельств, касавшихся школ, содержится в докладе графа Г. Орлова от 14 февраля 1769 года. В нем говорится о том, что летом 1768 года были построены две церкви со школами и амбарами. Начало немецкой колонистской школы (как учреждения для планомерного обучения) находит, таким образом, прямое документальное подтверждение лишь в 1768 году (то есть через четыре года со времени приезда первых поселенцев), но этот факт не означает полного отсутствия какой-либо образовательной деятельности в колониях до 1768 года.
Строительство школ в колониях не всегда было под силу новоселам, поэтому дети часто занимались в молитвенном доме, в одном из пустующих домов или на дому у учителя. Школьных зданий в первые годы не хватало. В 1771 году в 103 колониях было всего 13 школьных зданий, т.е. в 12,5% колоний. Государству, в первую очередь строившему жилье и хозяйственные постройки, было не до строительства школ. Но строительство школ происходило в основном в колониях, где размещалась церковь и церковный приход.
Отдельных школьных зданий было мало. И это вполне объяснимо. Для правительственных чиновников колонистская школа не являлась необходимым элементом жизнедеятельности колоний, поэтому на их строительство средства выделялись с большим трудом. Сооружение школьных зданий началось в основном в начале XIX в., когда экономические условия позволили колонистам это делать самим, без помощи государства.
Среди первых колонистов было немало грамотных и даже образованных людей, способных преподавать в школе. В колониях таких людей называли “шульгалтер” (Schulhalter) или “шульмейстер” (Schulmeister). История сохранила имена некоторых из первых шульмейстеров: Л. Каманн, К. Эбергардт, Н. Гейнц, Д.Депрат, Г.Миллер, И.Цвикау, Г.Меринг, А.Юнг и другие. Это были образованные и весьма уважаемые люди в колониях.
Положение учителя зависело от того, в какой колонии он работал. В большинстве колоний труд учителя был сезонной работой (преподавание велось только зимой, а весной и осенью - соответственно до начала и с окончанием полевых работ), и ему приходилось совмещать занятия в школе с какой-либо другой деятельностью. В большинстве колоний в XVIII в. индивидуальный статус учителя не мог обеспечить ему достаточно твердого материального положения. Община сама платила жалованье шульмейстеру, и прием его на работу был основан на ежегодном договоре с общиной о его содержании. Такая же система действовала и при найме на работу общинного пастуха или табунщика. Известен факт, когда в 1780 году колонист Иоганн Генрих фон Зейдлиц заключил с обществом колонии Липов Кут договор, по которому он был приглашен на работу как школьный учитель и пастух. Кроме того, по инструкции Конторы опекунства (сентябрь 1767 года) всех колонистов обязали заниматься сельским хозяйством, что практически исключало возможность для сельского учителя прокормиться только преподаванием.
В крупных колониях, где имелась церковь, работа учителя совмещалась с должностью кистера, и его положение было более устойчивым. Он был освобожден от необходимости заниматься сельским хозяйством.
Весьма скудными были и материальные условия колонистских школ. Занятия проводились чаще всего в молитвенных домах, которые даже со строительством церквей не утратили культовой принадлежности, так как зимой церкви не отапливались. Мебелью зачастую были лишь простые скамейки, и чтобы писать, дети становились на мокрый от растаявшего снега пол на колени, а скамья служила столом.
|
|
| Колонистская школа в Поволжье в XVIII веке |
И хотя пастор в каждой общине назначал двух церковных старост, которые должны были следить за правами и порядком в церковных делах (в том числе образовании), но они, в силу своей общинной принадлежности, часто не могли, да и не имели желания противостоять интересам жителей своей колонии и попросту “закрывали глаза” на произвол общины в выборе учителя.
Уходило из жизни поколение первых колонистов, среди которых были и профессиональные учителя, и просто образованные люди, а молодое поколение, не видевшее реальной пользы конфессионального обучения (другого оно не знало), не торопилось обременять себя обучением, а тем более работой учителя, которая к тому же плохо оплачивалась. В результате все меньше становилось людей, способных обучать детей грамоте, имевших лишь личный опыт учебы в колонистской школе. Разумеется, говорить о каких-либо методиках преподавания не приходится. Все это, в сочетании с тяжелым материальным положением, обусловленным отчасти отсутствием заинтересованности общин в образовании, далеко не лучшим образом сказывалось на процессе обучения.
Конфессионально-прикладной характер обучения ограничивал школу и достаточно плотно изолировал от хозяйственных нужд колонистов, которые очень часто становились доминантными. Экономические трудности, которые испытывали колонисты в первые двадцать лет своего пребывания в Поволжье, не позволяли им должным образом заботиться о потребностях духовных. Занятие сельским хозяйством, которое требовало много времени и сил и которым были охвачены буквально все члены семьи, отодвигало обучение на второй план.
Образование в условиях почти натурального и замкнутого хозяйства (а обучение преследовало, как уже было сказано, чисто конфессиональные цели) становилось попросту ненужным для колонистов, во всяком случае, мало привлекательным. Мероприятия правительства в области образования, начавшиеся с 1783 года, коснулись только немецких школ Москвы и Петербурга и никак не сказались на судьбе колонистской школы в Поволжье.
Изложенные выше негативные факторы дали повод многим исследователям XX века, затрагивавшим проблему школьного образования в немецких колониях, оценить ситуацию вокруг колонистских школ, сложившуюся к началу XIX века, как «полный упадок». Однако всё познаётся в сравнении. В русских деревнях Поволжья даже такой ущербной системы образования в то время еще не было, тогда как в 102 немецких колониях функционировало 105 школ, занятия в которых велись регулярно. Рожденная традицией, колонистская школа была вынуждена развиваться в зависимости от того, насколько сила традиции противостояла экономическим трудностям.
2.5. Образование и социально-экономическое развитие немецких колоний за пределами Поволжья