7.1. Курс советского руководства на «развёрнутое наступление социализма по всему фронту» и немецкое население страны
В середине 1920-х гг. советское руководство, исходя из сложившейся в мире реальной ситуации, не без сожаления расстаётся с концепцией «мировой социалистической революции» и принимает на вооружение стратегию построения социализма в одной отдельно взятой стране, находящейся «во враждебном капиталистическом окружении». Эта стратегия требует ускоренного создания мощной автаркической (то есть не связанной с экономикой других стран) индустриальной системы, способной успешно «противостоять мировому империализму». Острая нехватка капитала и «дефицит времени», по мнению И. Сталина и его соратников, делали невозможным сбалансированное развитие тяжёлой и лёгкой промышленности, быструю ликвидацию товарного голода, преимущественно рыночную форму связи промышленности и индивидуального крестьянского хозяйства, то есть всего того, что давал нэп.
Поэтому, с конца 1920-х гг. высшее руководство СССР во главе с И. Сталиным окончательно отказывается от нэпа и берёт курс на «развёрнутое наступление социализма по всему фронту». Цель нового курса – форсированная индустриализация страны. Успешное начало первой пятилетки вызывает «головокружение от успехов». Начиная с ноября 1929 г. и вплоть до середины 1932 г. неоднократно повышаются плановые задания в промышленности. Стремительно растущее городское население требует всё больше продовольствия, а растущий импорт оборудования для заводов – увеличения экспорта сельскохозяйственной продукции. Возникает проблема - любой ценой обеспечить финансирование индустриализации и бесперебойное снабжение быстрорастущих городов, что требует сохранения невысоких цен на хлеб и резкого увеличения поставок продовольствия в город и на экспорт. Решить проблему можно лишь путём быстрой ликвидации единоличных хозяйств, не желающих за бесценок отдавать государству свою продукцию, и массового создания послушных власти коллективных хозяйств (колхозов). Этим как раз и объясняются варварские методы и чрезвычайно сжатые сроки коллективизации. Официально, однако, говорилось о необходимости осуществить «социалистические преобразования в деревне».
Социалистическая модернизация была бы невозможна без «воспитания нового человека», который должен был активно участвовать в её осуществлении. Поэтому сталинская модернизация сопровождалась созданием новой «социалистической» культуры, принудительным насаждением коммунистического единомыслия. Серьёзным препятствием на пути решения этих задач большевики видели религиозное влияние на население, а своим главным внутренним идеологическим противником – церковь, независимо от её конфессиональной принадлежности. Вот почему «строительство социализма» сопровождалось мощным и жестоким наступлением на церковь и религию.
Наконец, идеологическая сверхзадача строительства социализма «во враждебном окружении» неизбежно требовала сосредоточения власти в руках одного «архитектора и главного строителя». Им стал И. Сталин. Режим его личной власти, установленный в 1930-х гг. практически не имел никаких политических или юридических ограничителей. Поэтому большевистские идеология, психология и практика, помноженные на негативные личные качества диктатора, способствовали особенно широкому развитию массовых и жестоких репрессий против всех слоёв населения СССР.
|
|
| Капитан Страны Советов ведет нас от победы к победе. Б.Ефимов. 1933 |
Едва ли не первыми жертвами нового гигантского коммунистического эксперимента оказались «советские» немцы. Дело в том, что начавшие проводиться с конца 1920-х гг. «социалистические преобразования» носили объективно антинемецкий характер. Менталитет российских немцев, как известно, сформировался под воздействием западноевропейской цивилизации с её такими основополагающими ценностями как абсолютизация частной собственности, индивидуализм, рационализм, протестантская этика, возвеличивающая мирской профессиональный труд как богоугодное дело (подавляющее большинство переселенцев, были протестантами) и т. п. Естественно, многое из отмеченного выше воплотилось в сознании переселенцев, нашло своё выражение в целом ряде своеобразных национальных черт (высокой религиозности, строгом следовании христианским заповедям, организованности, дисциплинированности, исключительном трудолюбии, любви к порядку, рачительности, развитом чувстве хозяина своей собственности, почтительном отношении к собственности ближнего и т. п.).
Первый удар, до основания потрясший самосознание российских немцев, нанесли им революция, «военный коммунизм» и гражданская война. Нэп, казалось, в какой-то мере возвращал их к «добрым старым временам». Однако, он продолжался недолго. Агрессивный сталинский социализм покушался на самые главные ментальные ценности немцев – частную собственность, вековые традиции хозяйствования и жизни, религию и тесно связанную с ней народную культуру. Всё это порождало естественную негативную реакцию немцев на новые мероприятия власти. Она проявилась уже в период «чрезвычайщины» (1927 – 1928 гг.). Настойчивость и жёсткость, с которой сталинский социализм начал внедряться в повседневную жизнь не давали немцам никаких надежд на будущее. Поэтому в их среде всё больше распространялось и укреплялось мнение, что спасти себя они могут лишь одним: покинув пределы СССР, эмигрировав в Германию, Америку, в любую страну, где не будут покушаться на их привычный уклад жизни. Таким образом, в конце 1920-х гг. активизировалось и приняло широкий размах всегда существовавшее подспудно эмиграционное движение «советских» немцев.
Первыми, кто проникся массовыми эмиграционными настроениями, были меннониты. Эти настроения, суще-ствовавшие ещё со времён гражданской войны, стали быстро усиливаться после ликвидации меннонитских сельскохозяйственных обществ, таких, как Всероссийский меннонитский сельскохозяйственный союз, Союз потомков голландских выходцев на Украине, и насильственного вовлечения меннонитов в систему советской кооперации. С весны 1928 г. движение за переселение из Советского Союза развернулось среди немцев-католиков, чуть позднее оно охватило и остальные религиозные конфессии.
Легальный выезд за рубеж оказался затруднительным, так как власти чинили всяческие препятствия. К примеру, за 1927 – 1928 гг. из Украины удалось выехать за рубеж 1358 немцам, из Сибири - только 35 семьям. Видимо поэтому несколько сот семей сибирских меннонитов, католиков и лютеран выехали на Амур. По данным ОГПУ, с февраля по май 1929 г. в Китай, а оттуда в Канаду удалось нелегально перебраться 175 семьям немецких крестьян Омского и Славгородского округов. К осени 1929 г. ещё 300 человек перешли через границу и ушли в Харбин. Здесь эмигранты-колонисты имели свой организационный центр, который помогал им выехать на американский континент. В дальнейшем этим нелегальным путём сумели воспользоваться ещё полторы тысячи сибирских беглецов, большинство которых попали через Индию и Африку в США, Парагвай и Бразилию.
Небольшому числу немецких семей, главным образом из Закавказья, удалось перейти через границу в Иран, а оттуда попасть в Германию.
Среди немецких крестьян ходила информация, в которой правда соседствовала с вымыслом. Так, им было известно, что в Парагвае немецким колонистам отведён значительный земельный фонд (до 1,5 млн. га), что переселенцы освобождаются там на 10 лет от всех видов налогов и от воинской службы и что им гарантирована «свободная религиозная школа». Циркулировали, также слухи о существовании договорённостей между американским и советским правительствами о переселении немцев из СССР в США и Парагвай. Согласно этим договорённостям переселенцы, якобы, могли оставить своё имущество, стоимость которого позднее должны были компенсировать американские власти. Надежда на возможность выезда будировалась и слухом о том, что Советский Союз готов выпустить немцев за рубеж при условии погашения его полумиллионного долга Англии, в зачёт которого Америка, освободив немцев, отпустит СССР технику. По рукам ходило и письмо, полученное, якобы, из Германии. В нём, между прочим, говорилось о неизбежности новой войны между Германией и СССР и о том, что германское правительство принимает меры к выезду немцев из Советского Союза.
Большинство тех, кто подавал заявления о выдаче заграничного паспорта, не удовлетворившись беспричинным отказом, продолжали ходатайствовать о выезде, направляя прошения в вышестоящие инстанции, вплоть до ОГПУ и ВЦИКа. С начала 1929 г. отказы в разрешении выезда, тоже без объяснений причин, потоком пошли и из Москвы. Тем не менее, число желавших эмигрировать быстро возрастало, поток писем в соответствующие советские органы нарастал.
Встревоженный ВЦИК принял 16 сентября 1929 г. постановление о полном прекращении выдачи разрешений на выезд за границу советским гражданам немецкой национальности, занимающимся сельским хозяйством. Местным органам власти было предложено «прекратить приём заявлений за границу означенным категориям граждан», провести срочное разъяснение немцам «нецелесообразности таковой эмиграции и вредности её последствий с точки зрения хозяйственной деятельности и материального благосостояния эмигрирующих». Однако, все эти демагогические разъяснения уже не могли остановить эмиграционный поток, принявший к этому времени неуправляемый характер.
Не получив разрешения выехать из страны, немецкие крестьяне, распродав за бесценок своё имущество, потянулись группами в Москву, чтобы через личное обращение к советскому правительству, через германских и других иностранных дипломатов добиться выезда из СССР. Летом 1929 г. три группы меннонитов, каждая по 25 семей, общей численностью около 300 человек, после непосредственного обращения к Председателю ВЦИК М.И. Калинину, получили долгожданное разрешение на выезд. В числе счастливчиков оказались семьи из Украины, Северного Кавказа, Киргизии, но подавляющее большинство – из Сибири.
Известие о полученном разрешении на выезд вызвало в немецких сёлах многих регионов настоящую цепную реакцию. Наиболее активными оказались сибиряки, оренбуржцы, «украинцы». Тысячи людей, давно уже сидевших на чемоданах, хлынули в Москву. В октябре-ноябре 1929 г. массовый выезд их в Москву приобрёл характер панического бегства. В Москве беглецам устроиться не удалось, однако они наши приют в арендованных летних дачах вдоль Ярославской железной дороги в 10-30 км от Москвы.
|
|
 |
| Подмосковье | Дальние посёлки |
Были заселены все свободные дачи на станциях Пушкино, Свягино, Перловка, Лосиноостровск, Тарасовка, Джамгоровка, Клязьма и др.
 |
| Ближние посёлки |
В одном домике ютилось по несколько семей, число обитателей таких дач порой доходило до 40 и более человек. Начавшиеся холода, отсутствие отопления, всякой медицинской помощи, недостаток продовольствия и тёплой одежды, антисанитария из-за огромной скученности людей – всё это усугубляло и без того незавидное положение беженцев.
Появление в Москве огромного числа желающих выехать из СССР немцев (по разным оценкам к середине ноября их насчитывалось 13-15 тыс. человек), буквально осадивших центральные советские учреждения и германское посольство, стало как для советского руководства, так и для германских дипломатов в какой-то мере неожиданностью. Пушкинский и Мытищинский райкомы ВКП(б) получили серьёзный нагоняй за «непридание политического значения факту скопления эмигрантов в своих пределах». Они обязывались организовать обеспечение продовольствием «беднейшей» части беженцев. Правительственная комиссия изучившая ситуацию, предложила советскому руководству выпустить из СССР всех беженцев, находившихся под Москвой или на пути к ней. Германское посольство получило предложение, как можно скорее осуществить отправку эмигрантов. Было позволено сделать это без оформления виз, по спискам, составленным сотрудниками посольства, при условии, что вывоз будет осуществлён советскими транспортными организациями. Принятию данного решения способствовал нежелательный международный резонанс.
Германская сторона оказалась не готова к такому предложению, несмотря на то, что германские дипломаты, работавшие в Советском Союзе как в посольстве, так и в консульствах, особенно в Новосибирске, своими действиями во многом стимулировали развитие эмиграционного движения российских немцев. В условиях глубокого экономического кризиса, наличия сотен тысяч собственных безработных коалиционное правительство Веймарской республики не могло изыскать средств для принятия всех немцев из СССР. Оно договорилось с некоторыми американскими странами, прежде всего с Канадой, об их переезде туда. Однако в этот сложный момент Канада заявила, что сможет принять российских беженцев не ранее весны 1930 г.
В сложившихся условиях германское посольство в Москве получило указание приостановить дальнейшее оформление списков беженцев с визой на выезд. Узнав об этом, советское руководство предъявило Германии ультиматум: или беженцы будут незамедлительно вывезены из страны, или их отправят к прежним местам жительства.
Под влиянием общественности, развернувшей в прессе активную кампанию в поддержку беженцев, с большим трудом 18 ноября германский кабинет министров изыскал необходимые для приёма российских немцев 6 млн. марок. Сыграла свою роль инициатива президента Германии П. фон Гинденбурга, который внёс на это дело личный вклад в 200 тыс. марок. 26 ноября решение правительства было утверждено рейхстагом. Но было уже поздно.
Советское правительство, обеспокоенное масштабами бегства и перспективами лишиться всего немецкого сельского населения, 21 ноября 1929 г. отменило своё решение на выезд немцев из СССР. Не помогли ни просьбы, ни протесты германской стороны. Ещё раньше началось насильственное выдворение беженцев к местам прежнего поселения.
Вначале власти пытались склонить колонистов к возвращению в родные места агитацией «по линии расслоения массы колонистов и изоляции кулацких групп». Такая тактика оказалась тщетной. Тогда к делу подключилось ОГПУ. Уже в начале ноября оно блокировало подходы к германскому посольству. В ночь с 15 на 16 ноября были арестованы главы 500 семейств. Их подвергли допросам, выявляя зачинщиков эмиграционного движения, пытаясь обнаружить компромат на германских дипломатов. Всех арестованных ознакомили с листовкой, в которой правительство призывало их вернуться в родные места и выражало готовность простить «вину за участие в контрреволюционной акции». Им предложили подписать бумагу о «добровольном» возвращении в свои сёла. Тем, кто подписывал бумагу, обещали 500-рублёвую ссуду для приобретения необходимого имущества после возвращения домой. Отказавшихся подписать предложенный документ (около 400 человек) подвергли изощрённым издевательствам, любой ценой пытаясь выбить согласие на возвращение.
В ночь на 18 ноября спящие в своих дачах беженцы были блокированы военными, которые, не взирая на протесты оставшихся без мужчин семей, стали загружать в машины нехитрый скарб беженцев, детей, а затем и перепуганных женщин. Машины следовали на вокзал, где уже наготове стояли товарные вагоны без печей и освещения. Людей заталкивали в них, не обращая внимания на их протесты. При необходимости в ход шли приклады. Загрузив семьи, подвезли и затолкали в вагоны и глав семей. В те первые сутки операции из Подмосковья было отправлено 8 эшелонов: 4 в Сибирь, остальные на юг.
В последующие дни операция продолжалась Доставка к эшелонам мужчин, проходивших «спецобработку», часто запаздывала и тогда семьи, запертые в холодных и грязных вагонах, предназначенных для перевозки скота, вынуждены были ожидать их по несколько дней. К концу ноября большая часть предместий Москвы была очищена от беженцев.
Одновременно местные власти и органы ОГПУ усилили с беженцами работу на местах. С одной стороны, снизился огульный характер репрессий против немцев, с другой – ужесточились карательные меры в отношении «зачинщиков», «агитаторов» эмиграционного движения. Возвращённых на прежнее место жительства беженцев брали под строгий контроль, различными мерами их вынуждали вступать в организовывавшиеся колхозы.
Насильственная акция против «советских» немцев, желавших выехать за границу, вызвала крайне негативную реакцию за рубежом. Её осудили многие правительства. Очень жёсткую позицию в этом вопросе заняла Германия. Она требовала немедленного прекращения акции и разрешения выезда всем желающим. Всё это заставило советское руководство пойти на некоторый компромисс. Операция по выселению из Подмосковья была приостановлена, и тем немцам, кого ещё не успели вывезти, было разрешено покинуть пределы СССР. Таких оказалось 5,9 тыс. человек. Они выехали в Германию, а оттуда перебрались в Бразилию и Парагвай.
В дальнейшем, в связи с начавшейся коллективизацией и ужесточением политической обстановки в СССР, в результате целенаправленной ликвидации эмиграционного актива, движение немцев за выезд из СССР постепенно начало затухать.
В 1930-е гг. продолжалось развитие тенденции на отход советского руководства от концепции мировой социалистической революции и всё большее утверждение курса на построение и, возможно, длительное существование социализма в одной стране. В результате стали происходить заметные изменения в национальной политике. Суть их сводилась к тому, что от поощрения национального развития и национальной автономии (как территориальной, так и культурной) всех национальных меньшинств, проживавших на территории СССР, имевшего место в 1920-е гг. И. Сталин и его окружение перешли к политике стимулирования лишь титульных наций и народностей союзных и автономных республик. Именно они получили дальнейшую возможность развивать на своих национальных языках образование, культуру, формировать национальные кадры. Прежде всего, союзные, а также в определённой мере автономные республики пользовались некоторой культурной и политической автономией. Все остальные национальные меньшинства постепенно теряли дарованные национальные привилегии. При этом этнические меньшинства в республиках подвергались ассимиляции (зачастую принудительной), всё возрастающей маргинализации и дискриминации со стороны титульных наций.
На практике отмеченная выше политика проявлялась в постепенной ликвидации национальных сельсоветов, а в конце 1930-х гг. и национальных районов, делопроизводства и обучения на родном языке, национальных школ и других учебных заведений, культурных учреждений всех национальных меньшинств, проживавших в той или иной республике.
В связи с этим в политике государства появляется и развивается дифференцированный подход к немецкому населению СССР. В Республике немцев Поволжья немцы, как титульная нация, получают определённые, хотя и очень ограниченные возможности для своего национального развития. Что касается немцев, проживавших за её пределами, то они таких возможностей полностью лишаются. Рубежом в этом плане для них стали 1938 – 1939 гг., когда были ликвидированы все немецкие районы и сельсоветы, немецкие образовательные и культурные учреждения (школы, техникумы, вузы, театры и др.).
Составной частью национальной политики Советского государства по отношению к немцам в 1930-е годы стала «борьба с немецким национализмом». Кампания «коренизации» и без того проводившаяся вяло, была свёрнута. Русский язык стал рассматриваться в качестве единственного универсального средства общения. Особую активность, агрессивность и репрессивный характер новой кампании придавал тот факт, что она совпала и стала фактическим продолжением кампании «борьбы с фашистами и их пособниками». Обвинив немцев в нелояльности к советской власти в своём постановлении от 5 ноября 1934 г., ЦК ВКП(б) не только санкционировал репрессии за получение, распространение и пользование иностранной благотворительной помощью но и положил начало наступлению на национальную самобытность советских немцев.
В политической сфере кампания «борьбы с немецким национализмом» выражалась в постепенном сужении и полной ликвидации национально-государственных аспектов автономии (фактическое игнорирование положений Конституций АССР немцев Поволжья 1937 г., предоставлявших республике ограниченный суверенитет, ликвидация к концу 1930-х гг. всех немецких национальных районов), вытеснении немецкого языка из государственных и особенно партийных органов и учреждений Республики немцев Поволжья, немецких национальных районов, явно выраженное недоверие к немецким национальным кадрам, выдавливание их с партийно-государствен- ных должностей, дававших реальную власть (первые и вторые секретари обкома, канткомов и райкомов ВКП(б), ответственные работники НКВД и т. п.) на должности с чисто номинальной или третьестепенной значимостью (руководители советских органов, третьи секретари обкома, канткомов и райкомов ВКП(б) и т. п.), массовые репрессии против немецких руководящих работников на основании обвинения их в связи с германским фашизмом и др.
Наиболее ощутимый удар кампания «борьбы с немецким национализмом» нанесла национальной культуре российских немцев. На основании Постановления ЦК ВКП(б) от 5 ноября 1934 г. соответствующие постановления приняли ЦК союзных республик, крайкомы и обкомы ВКП(б), на территории которых имелись места компактного проживания немцев. В частности, обком ВКП(б) Республики немцев Поволжья принял постановления «О постановке интернационального воспитания в школах», «О проявлении кулацкого национализма в культурном строительстве и на идеологическом фронте АССР немцев Поволжья», «Об активизации кулацко-националистических элементов в Немреспублике»
- О проявлениях кулацкого национализма в культурном строительстве и на идеологическом фронте в АССР НП
- Об активизации кулацко-националистических элементов в Немреспублике
Во всех этих документах указывалось, что установление фашистской диктатуры в Германии привело к резкой активизации немецких «контрреволюционных буржуазно-националистических элементов». Отмечалось, что в школах, техникумах, вузах, учреждениях культуры фашисты маскируются в «национальный костюм», что проявляется в «засорённости национализмом» учебников, распространении «идеологически невыдержанных» национальных песен, в «выхолащивании интернационализма» из учебных дисциплин, литературных произведений, спектаклей и т. п., в разжигании национальной розни среди молодёжи, в активизации «поповских элементов». От коммунистов требовали «особой бдительности и беспощадного разгрома местного контрреволюционного немецкого национализма». С выходом данных постановлений в отношении советских немцев открыто начала проводиться политика запрета и преследования многих национальных традиций и обычаев, образцов культуры. Были обвинены в «национализме», арестованы и репрессированы известные деятели науки, образования, культуры, их произведения запрещались и изымались. Особенно пострадали учителя, составлявшие основную часть немецкой интеллигенции. Парадокс состоял в том, что большевистский режим одной рукой насаждал «культурную революцию», создавая определённые возможности для культурного развития немцев, другой же рукой - подрубал народную культуру, уничтожая всё её разнообразие, обедняя и примитивизируя, приспосабливая к своим эгоистическим партийным интересам.
«Борьба с немецким национализмом» явилась одним из факторов, положивших начало постепенной ассимиляции в последующие годы большинства советских немцев в русскоязычную среду, потери ими своей национальной идентичности, забвения языка, культуры.